Carpe карпа!
начиталась вчера всяких разных фразеологизмов
некоторые наложились на вайссятник
музыка из глубин душипо следам одного разговора в аське и одного видео из разряда "абсолютно завораживающая и бесполезная хрень"
Как их не дергай, но свежие кишки издают лишь глухое чмоканье. Еще влажные сухожилия не натягиваются, а тянутся и лопаются с легким "чпок". Но играть можно: каждое движение пальцев исторгает невнятные звуки из куска мяса, только общими очертаниями напоминающего человеческое тело.
- Фарфарелло, мать твою! Что ж ты делаешь, вдохновенный наш? - в голосе Шульдиха еле слышно дребезжит брезгливость.
Фарфарелло даже не оборачивается: ему некогда - он пытается извлечь божественную музыку. Ту самую, что из глубин души.
апд: фразеологизмы принимаются
глаза - зеркала душиГлаза - зеркала души
В глазах Шульдиха - неозвученное "Какого хуя?". Он бы и завопил, если бы не осколок зеркала в горле. Какая нелепая смерть. В борделе, на пошлой кровати, под осыпавшимся от выстрела зеркальным потолком. Впрочем, вполне в стиле Шульдиха.
Фарфарелло вытаскивает осколок, отламывает от него кусочки, смешивая свою кровь с шульдиховской, и кладет их на глаза мертвого. Зеркальной стороной вниз.
Глаза - зеркала души. Спи спокойно, Шульдих, - вряд ли тебе что приснится.
кота в мешке не утаишьКостюм Санта-Клауса оказался слишком жарким, а мешок - слишком тяжелым.
- Шульдих-сан, кончайте блядовать по ночам, - недовольно заметил Наги, внезапно нарисовавшись на лестничной площадке. Пижама в радостных слониках и ушастые тапки плохо сочетались с угрюмым выражением лица и клюшкой для гольфа, нервно подергивающейся в воздухе.
- А я что?.. Я ничего! Я тут Санта-Клаус между прочим! Принес подарки для маленьких мальчиков, которые вообще-то должны были крепко спать в своих мягких постельках! А кто не спит и матерится - подарков не получит! Даже в мешок не заглянет, вот!
Напуганный, Шульдих всегда говорил слишком много. Особенно если его пугали с клюшкой для гольфа в руках. Да и не в руках тоже.
- Да неужели? - мрачно ухмыльнулся Наги.
Шульдих насторожился, но все равно пропустил момент, когда клюшка сорвалась в полет. Три звука слилось в один: Шульдих ойкнул, выпустив мешок, мешок сматерился, упав на пол, клюшка с демонстративно неслышным "вжик" взрезала плотную ткань, отхватив заодно блондинистую прядь у "мяукнувшего" от ужаса Кудо.
- Кота в мешке не утаишь, - назидательно процедил Наги и, душераздирающе зевнув, отправился спать.
апд для крысоласкина
душераздирающий стон- Хоть звук услышу и душу из тебя выпотрошу.
Острое лезвие чертит тонкую красную линию через подрагивающий кадык, Фарфарелло всем телом подается вперед, и Айя не может сдержать стона. Слишком больно. Слишком горячо. Слишком хорошо.
Лезвие тут же взрезает кожу на груди. Фарфарелло довольно ухмыляется - тварь! был уверен, что Айя не сдержится - и, припав губами к ране, начинает двигаться сильно и резко.
Боль - острая и шершавая - от языка на ране. Боль - жгучая и обжигающая - от члена в заднице. Айя стонет в голос, кричит. срывая связки. Гордость, унижение, страх, злость - всё сгорает в боли и наслаждении. Кончая, Айя стонет так, словно теряет душу. И Фарфарелло глотает ее вместе с чужой кровью, болью и наслаждением.
апд для бесайд
цепная реакция
- Уезжай.
Выражение лица Наоэ не меняется, он не шевелит и пальцем, но цепи натягиваются сильнее, и боль в вздернутых руках переходит грань удовольствия.
Разве он это хотел сказать? Разве не "продолжай, сильнее, давай же"..., что-то еще из того простого набора команд, что всегда вызывало бурную реакцию Наоэ. На "уезжай" реагируют только цепи.
Это просто усталость. Он всегда устает - всегда так много работы. Наоэ рядом. Всегда рядом. Всегда, но не последнюю неделю. Шварц пропали. Даже не Шварц - Кроуфорд и Шульдих - отстатки, ошметки прошлого. Ты оставил их. Ты сам оставил их. Ты остался со мной. Тогда почему? Почему всю неделю ты словно не здесь, словно уже не здесь? Собираешься уехать?..
- Уезжай.
Цепи угрожающе звякают - боль в вывернутых суставах становится нестерпимой.
- Уезжай!
Свист рассекаемого воздуха, и тонкая цепь, вырванная невидимой силой из стены, внахлест обвивается вокруг горла.
- Уезжай.
Цепь затягивается туже - Мамору хрипит, задыхается, корчится от боли в вывернутых руках, в пережатой трахее, в перетянутом стальными звеньями члене, но упрямо твердит:
- Уезжай. Узжай. Уезжай...
Сознание Мамору туманится - еще мгновение и все будет кончено, и Наги сможет уехать, не сожалея ни о чем, ни о ком... Цепи с громким лязгом падают на пол, руки Наоэ подхватывают безвольно осевшее тело.
Боль пульсирует темными вспышками, бьется оглушительными толчками крови, но Мамору все равно: он смотрит на цепи, валяющиеся на полу, на вырванные с "мясом" крюки, чувствует горячие руки, горячее дыхание и еле слышно шепчет:
- Останься.
прода для оруги-тайчо
считтерил
воздушные замкИПули быстрее звука.
Мамору не слышит выстрела, даже не сразу понимает, что в него стреляли. Невидимые руки дергают его в сторону и тут же швыряют в разбитое пулей окно. Мамору успевает заметить, как шевелятся губы Наги, и скорее понимает, чем слышит: «Не бойся».
Лететь вниз с 67го этажа и не бояться - сложно. Тело корчит от ужаса, и Мамору с трудом удерживает глаза открытыми. Он верит Наги и ни за что не пропустит, как тот… Три окна на 67м этаже словно вынимают - аккуратно, как есть, целиком. На мгновение зависнув в воздухе, гигантские закаленные стекла с легким хлопком рассыпаются в пыль. Мамору не может сдержать собственнической ухмылки - нечасто Наги пользуется своей силой в полную мощь. Жаль, неизвестных наемников уже не допросишь: хорошо, если на генный анализ удастся материала наскрести.
Мамору все еще падает вниз, но страха нет. Мир стремительно проносится мимо, но мысли Такатори еще быстрее. Надо составить план действий. Покушение это так некстати, но надо разобраться немедленно, такое нельзя спускать с рук. Наги, ну где же ты?
Паника накрывает, словно цунами, в одно мгновение смывая спокойствие, но тут невидимые руки сплетаются вокруг Мамору, берут в воздушный замок…
Когда осколки разбитого пулей окна падают на землю и прохожие как один задирают головы, в воздухе уже никого нет. Только на высоте 67го этажа зияют провалы выбитых окон.
В вечерних выпусках новостей расскажут про взрыв газа.
для бесайд-2
с лица не воду питьШел дождь, по-летнему теплый и неспешный. Капли мягко шлепались на лицо, стекали вниз, собирались во впадинах век. Йоджи старался двигаться неслышно, но Айя чувствовал, как прогибаются под его ногами доски веранды. Слово поняв, что его заметили, Йоджи с шумом плюхнулся рядом, навис над. Вот надоеда!
- Не открывай глаза.
Горячий, чуть шершавый язык прошелся по щеке, по закрытым векам, по линии ресниц, собирая капли.
- Что ты делаешь?
Тихий смешок обдал теплом влажную кожу:
- Разве непонятно? Пью.
Что за идиот! Губы дёрнулись было недовольно, но непроизвольно разъехались в улыбке.
- И как?
- С твоего лица не воду бы пить…
Губы Йоджи становятся настойчивее, горячей. Айя, все еще не открывая глаз, тянется то ли оттолкнуть, то ли обнять надоеду и наталкивается на безвольную руку. Кожа Йоджи такая сухая и холодная.
Айя смаргивает остатки сна - в палате еще темно, но сквозь жалюзи видно, как наливается алым небо на востоке. Надо уходить - скоро утренний осмотр. Бесшумно поднявшись на ноги, Айя долгую минуту смотрит на Йоджи. Тот сильно осунулся, провалы глаз на фоне белых бинтов и бледной кожи, словно темные омуты… Губы сами тянутся к этой глубине, но Айя останавливает себя. Суеверия ни при чем, если бы он мог выпить боль из этих глаз, выпить это беспамятство…
Предрассветный Токио непривычно тих и безлюден. Небо быстро наливается светлым, но остается серым. Айя поводит затекшими за ночь плечами и идет к своей машине. Все будет хорошо. Йоджи очнется. Будет ласковый дождь.
для оруги-тайчо
белая воронаА разбудило его громкое карканье.
Так Шульдиха еще никогда не будили, и, поддавшись неистребимому любопытству, он рискнул открыть глаза. Ой, зря! От хлынувшего в глазницы яркого света в голове проснулись китайские гастарбайтеры и принялись отрабатывать свои йены отбойными молотками и бензопилами. Шульдих быстро зажмурился и мучительно застонал: да что ж он такое вчера пил, что так хреново?
И вообще, где это он?
И на чем это он?
Шульдих осторожно поерзал. Под спиной и задницей ощущалось нечто совсем странное: не матрас, не диван, не пол, не стол, в конце концов, и даже не газон… Больше всего это напоминало… груду хаси. Он спит на хаси? На куче хаси?
- Что я делаю на фабрике хаси?
- Это гнездо, Шульдих.
Гнездо? Какое гнездо? Что он делает в гнезде? Фарфарелло совсем сбрендил… Фарфарелло!!!
Шульдих распахнул оба глаза и радостно подался было к знакомому голосу, как нечто-странное-похожее-на-груду-хаси под ним пошатнулось, и внутренний голос завопил: «Замри, идиот! Гнездо развалишь!».
Внутреннему голосу Шульдих верил и, снова зажмурившись, послушно замер. Не открывая глаз, принялся ощупывать окружающее. Не хаси. Прутья. Много прутьев. Какая-то фигня в ветках. Ствол. Ветка. Прутья. Точно гнездо. Он в гнезде. Гнездо на дереве. Он на дереве в гнезде. Какого, мать итить, он делает в гнезде на дереве?!
/Фарфарелло, что я тут делаю?/
Транслировать было больно, но говорить вслух Шульдих не решался: от воплей он бы точно не удержался, а громкие звуки ему сейчас противопоказаны.
- Лежишь. Страдаешь.
/Это я уже понял. Как я сюда попал?/
- По воздуху.
/Фарф! У-уй…/
- Ну, ты хоть что-нибудь помнишь? Давай. Напряги клетки генетической ошибки природы. Вчера мы…
/Вчера мы выгуливали жену клиента/.
- Приехали…
/…в какие-то ебеня. Зачем-то все вчетвером. Дура эта напилась и повесилась на руке Кроуфорда/.
- Тебе стало…
/…скучно. И я пошел…/
- …развлечься в мужской туалет.
/Там мужик какой-то был/.
- Логично.
/Странный только. Бородатый. В балахоне. Вмазывался. И мне предложил/.
- Ну а ты не отказался.
/И?/
- Догадайся.
/…/
- Ага.
/Нет, правда что ли?!/
- Так оно и было.
/Ты хочешь сказать, что в каких-то японских ебенях в мужском туалете мне посчастливилось наткнуться на торчка-резонатора такой силы, что меня отрубило нашим приходом?!/
- Это карма, Шульдих. Чувака если тебе интересно, Есихадой зовут. Гениальный певец апокалиптического абстракта.
/Ой, бля-я… Вмазаться с резонатором в туалете…/
- В общем, развезло вас с щепотки, как с кубометра. Вы там в туалете задружились кровно, назвались братьями и пошли развлекаться.
/С певцом обстрата. Шу-ульдих. Шульдичка, ну как же ты мог?../
- В зале вы сначала пили, потом ели, потом рисовали тем, что пили и ели. Затем вам стало скучно рисовать на стенах и вы решили заняться боди-артом…
/Обстрат. Ужас какой. Я хоть предохранялся?../
- Есихада ушел за красками, а ты стал подыскивать подходящую натуру. Перещупал всех баб, мужиков. Ущипнул Кроуфорда за задницу. Есихада все не возвращался, а тебя пробило на жалость к невинно убиенным зверушкам…
/Надо же, певец обстрата… Фу, гадость ка… Что?! Ущипнул Кроуфорда?!/
- … и попытался скормить медальоны из косули леопардовому чучелу на манто какой-то киношной дивы. А когда та упала в обморок, сорвал скатерть со стола, замотался в нее…
/За зад?!/
- …и провозгласил себя Духом Леса. Потом уточнил, что ты Великий Дух Леса, и уже на балконе добавил, что ты Великий Белый Дух Леса.
/Я точно еще живой?/
- А потом ты полетел.
Тут у Шульдиха кончились запасы понимания, силы телепатировать, а, значит, и кричать, так что он открыл глаза, осторожно скосился вбок - до отвращения бодрый Фарфарелло сидел совсем рядом, по-птичьи на корточках, без труда сохраняя равновесие на не слишком толстой ветви - и спросил вслух:
- Как полетел?
- Громко. С карканьем.
- Сам полетел?
- Ну, можно и так сказать.
- Кроуфорд, скотина, пнул?
- Да нет. Кроуфорд в это время в библиотеке прятался. Стыдился.
- Ты, значит?!
- Не-ет, я устрицы ел. Оказывается, ничуть не хуже попкорна. Ножи только дрянь были, пришлось своими.
- А кто ж тогда?.. Наги?
- Угу.
- Наги?!
- Угу.
- Наги… - Шульдих пожевал губами. - И сколько я теперь ему должен?
- Новую приставку, широкоформатную плазму и пульт от телека в гостиной на полгода.
- У-у, мелкий засранец, а зубастый. Ну, а как я гнезде-то очутился?
- Так Наги мелкий же еще, сам сказал. Он тебя "держал" в воздухе сколько смог, а потом выдохся и уронил. Хорошо, в гнездо, а не просто на землю.
Действительно хорошо, что в гнездо. Возразить Шульдиху было нечего, да и сказать тоже. Как-то много всего случилось: гнездо, певец обстрата, зад Кроуфорда, потеря пульта… В голове все это никак не укладывалось, и Шульдих просто лежал, свесив ноги и руки по краям гнезда, пялился вверх, бездумно вылавливая в густой листве голубеющие кусочки неба, солнечные зайчики, и слушал карканье ворон…
А не многовато ли здесь ворон? Странные какие-то. Не боятся их с Фарфарелло. Крупные черные птицы сидели на ветках выше и внимательно смотрели на людей, словно прислушиваясь. Шульдих попытался их сосчитать, но сбился на втором десятке. Стая что ли? Наверное, тут живет, а он дом чей-то занял. Дом… Мягкая постель, кофе, душ…
- Кроуфорд сильно злится?
- А как думаешь? Он на том приеме хотел випов новых обработать, потому и взял всех троих.
- Понятно. Домой лучше не заявляться.
- Да уж. Дня два-три перекантуйся где-нибудь. Можешь и тут: ночи сейчас теплые, гнездо уже у тебя есть, едой обеспечат.
Словно услышав Фарфарелло, одна из ворон спорхнула с ветки на край гнезда, бочком подобралась к Шульдиху и что-то положила рядом с его головой. Шульдих скосил глаза - на спутанных рыжих волосах яростно извивалась огромная жирная гусеница.
/!!!/
Словно услышав ментальный вопль Шульдиха, воронье разом сорвалось с ветвей и заметалось вокруг, оглушительно каркая. Фарфарелло - гад непрошибаемый- только плечами пожал:
- Ах, это. Это у тебя на излете прихода новые способности проснулись. А тут как раз вороны в воздухе приключились.
/?../
- Ну да.
- Ты хочешь сказать?.. Я их..
- Угу, приконтачил. Теперь ты для всех окрестных ворон птица номер один. Великая Белая Ворона.
/@#$%!!!/
Услышав Шульдиха, стая закаркала еще громче.
***
Сумерки в Японии ранние и стремительные. В городе это не так заметно, но в лесу после шести вечера - темень беспроглядная. Не то чтобы Наги боялся - кого тут бояться - просто неуютно ему было посреди всей этой дикой природы.
Воронье дерево нашлось быстро - Фарфарелло не соврал, оно, и правда, было гигантским. Высоко над землей темнели пятна гнезд, на ветках странными почками восседали спящие птицы и где-то в самом центре колонии белел Шульдих. Нахохлившись, словно большая птица, он сидел в огромном гнезде и, казалось, дремал. По краям гнезда сидело несколько особенно крупных ворон. Смотрелось это словно… словно телохранители, сгрудившиеся вокруг объекта. Наги поежился - Фарфарелло говорил, что Шульдих умудрился приконтачить ворон, но видеть это своими глазами… - и тихо позвал:
- Шульдих. Шульдих. Ты спишь? Шульдих.
По веткам зашелестело, разбуженные вороны зашевелились, закаркали, сначала тихо, потом все громче и громче. Наги почему-то отчетливо вспомнился древний ужастик с птицами, и кольца силы внутри взметнулись сама собой…
/Хрррр/
Словно по команде, вороны резко замолчали и успокоились.
/Это ты мелкий? За обещанным пришел? Давай попозже. Акихабара далековато отсюда./
Ментальный голос Шульдиха был непривычно тих, хрипл и отчетливо напоминал карканье. Наги почувствовал, как редкие волоски у него на руках встают дыбом : это что ж творится, Шульдих и прям становится вороной? Наги начал беспокоиться.
Дрожь в голосе удалось сдержать только благодаря многолетней школе Кроуфорда:
- Слезай, птичка. Кроуфорд сказал забрать тебя домой. Спустить тебя или сам свалишься?
/Хррр, хамишь, мелкий/.
Даже ментальный смешок Шульдиха походил на карканье. Наги начал сильно беспокоиться:
- Шульдих, пошли домой. Кроуфорд не сердится больше, даже премию тебе обещал.
/???/
- Тут к нему агент приходил. Того наркошного Есихады. Работу предложил. Эксклюзивную. Только для тебя. Большие деньги. Кроуфорд вне себя от неожиданной прибыли.
/???/
- Да ничего сложного. Будешь Есихаде эскортом.
/@#$%/
- Не, этого не требуется, он натурал. Просто будешь с ним пить иногда. Для вдохновения. Он после дебоша с тобой такие шедевры наваял за ночь на остатках скатертей, что все токийские галереи передрались уже за право выставлять. Так что будешь музом. Эскорт-музом.
Шульдих затих, словно обдумывая перспективы. Наги затаил дыхание: иметь в напарниках телепата-ворону ему совсем не хотелось. Да и скучно дома без Шульдиха. Тихо. Цивильно. Не так, в общем. Даже пульт не в радость. Фарфарелло совсем распоясался. Кроуфорд и тот волновался.
- Ладно, мелкий, спускай меня.
"Поставив" Шульдиха на землю, Наги не удержался и потянулся было его обнять, но одернул сам себя на полудвижении и принялся отряхивать когда-то белоснежный костюм энергичными шлепками. Телепат казался еще более тощим, выглядел крайне помятым и не очень приятно пах. Мысленно поблагодарив Фарфарелло, Наги вытащил из кармана припасенный онигири и протянул Шульдиху. Тот совершенно птичьим движением сцапал рисовый треугольник и, мгновенно развернув обертку, принялся громко чавкать. Безжалостно подавив в себе приступ жалости, Наги вытащил из другого кармана второй онигири.
Любопытство Шульдиха, впрочем, не пострадало.
- Что же этот наркошник-резонатор наваял такого, что Кроуфорд смилостивился?
- Да дрянь всякую. Я только один из этих шедевров видел: просто белая скатерть с тремя каплями терияки. Название зато прикольное: Фарфарелло сочинил.
/???/
- Белая ворона под моим окном принакрылась снегом, точно спелым рисом. Я и не знал, что Фарфарелло и хокку может.
/@#$%/
Ментальный вопль Шульдиха накрыл лес, стая разом сорвалась с Вороньего дерева и заметалась черной рваной тучей.
Наги присел на корточки и обреченно прикрыл глаза: кажется, Шварц ждут нелегкие времена.
некоторые наложились на вайссятник
музыка из глубин душипо следам одного разговора в аське и одного видео из разряда "абсолютно завораживающая и бесполезная хрень"
Как их не дергай, но свежие кишки издают лишь глухое чмоканье. Еще влажные сухожилия не натягиваются, а тянутся и лопаются с легким "чпок". Но играть можно: каждое движение пальцев исторгает невнятные звуки из куска мяса, только общими очертаниями напоминающего человеческое тело.
- Фарфарелло, мать твою! Что ж ты делаешь, вдохновенный наш? - в голосе Шульдиха еле слышно дребезжит брезгливость.
Фарфарелло даже не оборачивается: ему некогда - он пытается извлечь божественную музыку. Ту самую, что из глубин души.
апд: фразеологизмы принимаются
глаза - зеркала душиГлаза - зеркала души
В глазах Шульдиха - неозвученное "Какого хуя?". Он бы и завопил, если бы не осколок зеркала в горле. Какая нелепая смерть. В борделе, на пошлой кровати, под осыпавшимся от выстрела зеркальным потолком. Впрочем, вполне в стиле Шульдиха.
Фарфарелло вытаскивает осколок, отламывает от него кусочки, смешивая свою кровь с шульдиховской, и кладет их на глаза мертвого. Зеркальной стороной вниз.
Глаза - зеркала души. Спи спокойно, Шульдих, - вряд ли тебе что приснится.
кота в мешке не утаишьКостюм Санта-Клауса оказался слишком жарким, а мешок - слишком тяжелым.
- Шульдих-сан, кончайте блядовать по ночам, - недовольно заметил Наги, внезапно нарисовавшись на лестничной площадке. Пижама в радостных слониках и ушастые тапки плохо сочетались с угрюмым выражением лица и клюшкой для гольфа, нервно подергивающейся в воздухе.
- А я что?.. Я ничего! Я тут Санта-Клаус между прочим! Принес подарки для маленьких мальчиков, которые вообще-то должны были крепко спать в своих мягких постельках! А кто не спит и матерится - подарков не получит! Даже в мешок не заглянет, вот!
Напуганный, Шульдих всегда говорил слишком много. Особенно если его пугали с клюшкой для гольфа в руках. Да и не в руках тоже.
- Да неужели? - мрачно ухмыльнулся Наги.
Шульдих насторожился, но все равно пропустил момент, когда клюшка сорвалась в полет. Три звука слилось в один: Шульдих ойкнул, выпустив мешок, мешок сматерился, упав на пол, клюшка с демонстративно неслышным "вжик" взрезала плотную ткань, отхватив заодно блондинистую прядь у "мяукнувшего" от ужаса Кудо.
- Кота в мешке не утаишь, - назидательно процедил Наги и, душераздирающе зевнув, отправился спать.
апд для крысоласкина
душераздирающий стон- Хоть звук услышу и душу из тебя выпотрошу.
Острое лезвие чертит тонкую красную линию через подрагивающий кадык, Фарфарелло всем телом подается вперед, и Айя не может сдержать стона. Слишком больно. Слишком горячо. Слишком хорошо.
Лезвие тут же взрезает кожу на груди. Фарфарелло довольно ухмыляется - тварь! был уверен, что Айя не сдержится - и, припав губами к ране, начинает двигаться сильно и резко.
Боль - острая и шершавая - от языка на ране. Боль - жгучая и обжигающая - от члена в заднице. Айя стонет в голос, кричит. срывая связки. Гордость, унижение, страх, злость - всё сгорает в боли и наслаждении. Кончая, Айя стонет так, словно теряет душу. И Фарфарелло глотает ее вместе с чужой кровью, болью и наслаждением.
апд для бесайд
цепная реакция
- Уезжай.
Выражение лица Наоэ не меняется, он не шевелит и пальцем, но цепи натягиваются сильнее, и боль в вздернутых руках переходит грань удовольствия.
Разве он это хотел сказать? Разве не "продолжай, сильнее, давай же"..., что-то еще из того простого набора команд, что всегда вызывало бурную реакцию Наоэ. На "уезжай" реагируют только цепи.
Это просто усталость. Он всегда устает - всегда так много работы. Наоэ рядом. Всегда рядом. Всегда, но не последнюю неделю. Шварц пропали. Даже не Шварц - Кроуфорд и Шульдих - отстатки, ошметки прошлого. Ты оставил их. Ты сам оставил их. Ты остался со мной. Тогда почему? Почему всю неделю ты словно не здесь, словно уже не здесь? Собираешься уехать?..
- Уезжай.
Цепи угрожающе звякают - боль в вывернутых суставах становится нестерпимой.
- Уезжай!
Свист рассекаемого воздуха, и тонкая цепь, вырванная невидимой силой из стены, внахлест обвивается вокруг горла.
- Уезжай.
Цепь затягивается туже - Мамору хрипит, задыхается, корчится от боли в вывернутых руках, в пережатой трахее, в перетянутом стальными звеньями члене, но упрямо твердит:
- Уезжай. Узжай. Уезжай...
Сознание Мамору туманится - еще мгновение и все будет кончено, и Наги сможет уехать, не сожалея ни о чем, ни о ком... Цепи с громким лязгом падают на пол, руки Наоэ подхватывают безвольно осевшее тело.
Боль пульсирует темными вспышками, бьется оглушительными толчками крови, но Мамору все равно: он смотрит на цепи, валяющиеся на полу, на вырванные с "мясом" крюки, чувствует горячие руки, горячее дыхание и еле слышно шепчет:
- Останься.
прода для оруги-тайчо
считтерил
воздушные замкИПули быстрее звука.
Мамору не слышит выстрела, даже не сразу понимает, что в него стреляли. Невидимые руки дергают его в сторону и тут же швыряют в разбитое пулей окно. Мамору успевает заметить, как шевелятся губы Наги, и скорее понимает, чем слышит: «Не бойся».
Лететь вниз с 67го этажа и не бояться - сложно. Тело корчит от ужаса, и Мамору с трудом удерживает глаза открытыми. Он верит Наги и ни за что не пропустит, как тот… Три окна на 67м этаже словно вынимают - аккуратно, как есть, целиком. На мгновение зависнув в воздухе, гигантские закаленные стекла с легким хлопком рассыпаются в пыль. Мамору не может сдержать собственнической ухмылки - нечасто Наги пользуется своей силой в полную мощь. Жаль, неизвестных наемников уже не допросишь: хорошо, если на генный анализ удастся материала наскрести.
Мамору все еще падает вниз, но страха нет. Мир стремительно проносится мимо, но мысли Такатори еще быстрее. Надо составить план действий. Покушение это так некстати, но надо разобраться немедленно, такое нельзя спускать с рук. Наги, ну где же ты?
Паника накрывает, словно цунами, в одно мгновение смывая спокойствие, но тут невидимые руки сплетаются вокруг Мамору, берут в воздушный замок…
Когда осколки разбитого пулей окна падают на землю и прохожие как один задирают головы, в воздухе уже никого нет. Только на высоте 67го этажа зияют провалы выбитых окон.
В вечерних выпусках новостей расскажут про взрыв газа.
для бесайд-2
с лица не воду питьШел дождь, по-летнему теплый и неспешный. Капли мягко шлепались на лицо, стекали вниз, собирались во впадинах век. Йоджи старался двигаться неслышно, но Айя чувствовал, как прогибаются под его ногами доски веранды. Слово поняв, что его заметили, Йоджи с шумом плюхнулся рядом, навис над. Вот надоеда!
- Не открывай глаза.
Горячий, чуть шершавый язык прошелся по щеке, по закрытым векам, по линии ресниц, собирая капли.
- Что ты делаешь?
Тихий смешок обдал теплом влажную кожу:
- Разве непонятно? Пью.
Что за идиот! Губы дёрнулись было недовольно, но непроизвольно разъехались в улыбке.
- И как?
- С твоего лица не воду бы пить…
Губы Йоджи становятся настойчивее, горячей. Айя, все еще не открывая глаз, тянется то ли оттолкнуть, то ли обнять надоеду и наталкивается на безвольную руку. Кожа Йоджи такая сухая и холодная.
Айя смаргивает остатки сна - в палате еще темно, но сквозь жалюзи видно, как наливается алым небо на востоке. Надо уходить - скоро утренний осмотр. Бесшумно поднявшись на ноги, Айя долгую минуту смотрит на Йоджи. Тот сильно осунулся, провалы глаз на фоне белых бинтов и бледной кожи, словно темные омуты… Губы сами тянутся к этой глубине, но Айя останавливает себя. Суеверия ни при чем, если бы он мог выпить боль из этих глаз, выпить это беспамятство…
Предрассветный Токио непривычно тих и безлюден. Небо быстро наливается светлым, но остается серым. Айя поводит затекшими за ночь плечами и идет к своей машине. Все будет хорошо. Йоджи очнется. Будет ласковый дождь.
для оруги-тайчо
белая воронаА разбудило его громкое карканье.
Так Шульдиха еще никогда не будили, и, поддавшись неистребимому любопытству, он рискнул открыть глаза. Ой, зря! От хлынувшего в глазницы яркого света в голове проснулись китайские гастарбайтеры и принялись отрабатывать свои йены отбойными молотками и бензопилами. Шульдих быстро зажмурился и мучительно застонал: да что ж он такое вчера пил, что так хреново?
И вообще, где это он?
И на чем это он?
Шульдих осторожно поерзал. Под спиной и задницей ощущалось нечто совсем странное: не матрас, не диван, не пол, не стол, в конце концов, и даже не газон… Больше всего это напоминало… груду хаси. Он спит на хаси? На куче хаси?
- Что я делаю на фабрике хаси?
- Это гнездо, Шульдих.
Гнездо? Какое гнездо? Что он делает в гнезде? Фарфарелло совсем сбрендил… Фарфарелло!!!
Шульдих распахнул оба глаза и радостно подался было к знакомому голосу, как нечто-странное-похожее-на-груду-хаси под ним пошатнулось, и внутренний голос завопил: «Замри, идиот! Гнездо развалишь!».
Внутреннему голосу Шульдих верил и, снова зажмурившись, послушно замер. Не открывая глаз, принялся ощупывать окружающее. Не хаси. Прутья. Много прутьев. Какая-то фигня в ветках. Ствол. Ветка. Прутья. Точно гнездо. Он в гнезде. Гнездо на дереве. Он на дереве в гнезде. Какого, мать итить, он делает в гнезде на дереве?!
/Фарфарелло, что я тут делаю?/
Транслировать было больно, но говорить вслух Шульдих не решался: от воплей он бы точно не удержался, а громкие звуки ему сейчас противопоказаны.
- Лежишь. Страдаешь.
/Это я уже понял. Как я сюда попал?/
- По воздуху.
/Фарф! У-уй…/
- Ну, ты хоть что-нибудь помнишь? Давай. Напряги клетки генетической ошибки природы. Вчера мы…
/Вчера мы выгуливали жену клиента/.
- Приехали…
/…в какие-то ебеня. Зачем-то все вчетвером. Дура эта напилась и повесилась на руке Кроуфорда/.
- Тебе стало…
/…скучно. И я пошел…/
- …развлечься в мужской туалет.
/Там мужик какой-то был/.
- Логично.
/Странный только. Бородатый. В балахоне. Вмазывался. И мне предложил/.
- Ну а ты не отказался.
/И?/
- Догадайся.
/…/
- Ага.
/Нет, правда что ли?!/
- Так оно и было.
/Ты хочешь сказать, что в каких-то японских ебенях в мужском туалете мне посчастливилось наткнуться на торчка-резонатора такой силы, что меня отрубило нашим приходом?!/
- Это карма, Шульдих. Чувака если тебе интересно, Есихадой зовут. Гениальный певец апокалиптического абстракта.
/Ой, бля-я… Вмазаться с резонатором в туалете…/
- В общем, развезло вас с щепотки, как с кубометра. Вы там в туалете задружились кровно, назвались братьями и пошли развлекаться.
/С певцом обстрата. Шу-ульдих. Шульдичка, ну как же ты мог?../
- В зале вы сначала пили, потом ели, потом рисовали тем, что пили и ели. Затем вам стало скучно рисовать на стенах и вы решили заняться боди-артом…
/Обстрат. Ужас какой. Я хоть предохранялся?../
- Есихада ушел за красками, а ты стал подыскивать подходящую натуру. Перещупал всех баб, мужиков. Ущипнул Кроуфорда за задницу. Есихада все не возвращался, а тебя пробило на жалость к невинно убиенным зверушкам…
/Надо же, певец обстрата… Фу, гадость ка… Что?! Ущипнул Кроуфорда?!/
- … и попытался скормить медальоны из косули леопардовому чучелу на манто какой-то киношной дивы. А когда та упала в обморок, сорвал скатерть со стола, замотался в нее…
/За зад?!/
- …и провозгласил себя Духом Леса. Потом уточнил, что ты Великий Дух Леса, и уже на балконе добавил, что ты Великий Белый Дух Леса.
/Я точно еще живой?/
- А потом ты полетел.
Тут у Шульдиха кончились запасы понимания, силы телепатировать, а, значит, и кричать, так что он открыл глаза, осторожно скосился вбок - до отвращения бодрый Фарфарелло сидел совсем рядом, по-птичьи на корточках, без труда сохраняя равновесие на не слишком толстой ветви - и спросил вслух:
- Как полетел?
- Громко. С карканьем.
- Сам полетел?
- Ну, можно и так сказать.
- Кроуфорд, скотина, пнул?
- Да нет. Кроуфорд в это время в библиотеке прятался. Стыдился.
- Ты, значит?!
- Не-ет, я устрицы ел. Оказывается, ничуть не хуже попкорна. Ножи только дрянь были, пришлось своими.
- А кто ж тогда?.. Наги?
- Угу.
- Наги?!
- Угу.
- Наги… - Шульдих пожевал губами. - И сколько я теперь ему должен?
- Новую приставку, широкоформатную плазму и пульт от телека в гостиной на полгода.
- У-у, мелкий засранец, а зубастый. Ну, а как я гнезде-то очутился?
- Так Наги мелкий же еще, сам сказал. Он тебя "держал" в воздухе сколько смог, а потом выдохся и уронил. Хорошо, в гнездо, а не просто на землю.
Действительно хорошо, что в гнездо. Возразить Шульдиху было нечего, да и сказать тоже. Как-то много всего случилось: гнездо, певец обстрата, зад Кроуфорда, потеря пульта… В голове все это никак не укладывалось, и Шульдих просто лежал, свесив ноги и руки по краям гнезда, пялился вверх, бездумно вылавливая в густой листве голубеющие кусочки неба, солнечные зайчики, и слушал карканье ворон…
А не многовато ли здесь ворон? Странные какие-то. Не боятся их с Фарфарелло. Крупные черные птицы сидели на ветках выше и внимательно смотрели на людей, словно прислушиваясь. Шульдих попытался их сосчитать, но сбился на втором десятке. Стая что ли? Наверное, тут живет, а он дом чей-то занял. Дом… Мягкая постель, кофе, душ…
- Кроуфорд сильно злится?
- А как думаешь? Он на том приеме хотел випов новых обработать, потому и взял всех троих.
- Понятно. Домой лучше не заявляться.
- Да уж. Дня два-три перекантуйся где-нибудь. Можешь и тут: ночи сейчас теплые, гнездо уже у тебя есть, едой обеспечат.
Словно услышав Фарфарелло, одна из ворон спорхнула с ветки на край гнезда, бочком подобралась к Шульдиху и что-то положила рядом с его головой. Шульдих скосил глаза - на спутанных рыжих волосах яростно извивалась огромная жирная гусеница.
/!!!/
Словно услышав ментальный вопль Шульдиха, воронье разом сорвалось с ветвей и заметалось вокруг, оглушительно каркая. Фарфарелло - гад непрошибаемый- только плечами пожал:
- Ах, это. Это у тебя на излете прихода новые способности проснулись. А тут как раз вороны в воздухе приключились.
/?../
- Ну да.
- Ты хочешь сказать?.. Я их..
- Угу, приконтачил. Теперь ты для всех окрестных ворон птица номер один. Великая Белая Ворона.
/@#$%!!!/
Услышав Шульдиха, стая закаркала еще громче.
***
Сумерки в Японии ранние и стремительные. В городе это не так заметно, но в лесу после шести вечера - темень беспроглядная. Не то чтобы Наги боялся - кого тут бояться - просто неуютно ему было посреди всей этой дикой природы.
Воронье дерево нашлось быстро - Фарфарелло не соврал, оно, и правда, было гигантским. Высоко над землей темнели пятна гнезд, на ветках странными почками восседали спящие птицы и где-то в самом центре колонии белел Шульдих. Нахохлившись, словно большая птица, он сидел в огромном гнезде и, казалось, дремал. По краям гнезда сидело несколько особенно крупных ворон. Смотрелось это словно… словно телохранители, сгрудившиеся вокруг объекта. Наги поежился - Фарфарелло говорил, что Шульдих умудрился приконтачить ворон, но видеть это своими глазами… - и тихо позвал:
- Шульдих. Шульдих. Ты спишь? Шульдих.
По веткам зашелестело, разбуженные вороны зашевелились, закаркали, сначала тихо, потом все громче и громче. Наги почему-то отчетливо вспомнился древний ужастик с птицами, и кольца силы внутри взметнулись сама собой…
/Хрррр/
Словно по команде, вороны резко замолчали и успокоились.
/Это ты мелкий? За обещанным пришел? Давай попозже. Акихабара далековато отсюда./
Ментальный голос Шульдиха был непривычно тих, хрипл и отчетливо напоминал карканье. Наги почувствовал, как редкие волоски у него на руках встают дыбом : это что ж творится, Шульдих и прям становится вороной? Наги начал беспокоиться.
Дрожь в голосе удалось сдержать только благодаря многолетней школе Кроуфорда:
- Слезай, птичка. Кроуфорд сказал забрать тебя домой. Спустить тебя или сам свалишься?
/Хррр, хамишь, мелкий/.
Даже ментальный смешок Шульдиха походил на карканье. Наги начал сильно беспокоиться:
- Шульдих, пошли домой. Кроуфорд не сердится больше, даже премию тебе обещал.
/???/
- Тут к нему агент приходил. Того наркошного Есихады. Работу предложил. Эксклюзивную. Только для тебя. Большие деньги. Кроуфорд вне себя от неожиданной прибыли.
/???/
- Да ничего сложного. Будешь Есихаде эскортом.
/@#$%/
- Не, этого не требуется, он натурал. Просто будешь с ним пить иногда. Для вдохновения. Он после дебоша с тобой такие шедевры наваял за ночь на остатках скатертей, что все токийские галереи передрались уже за право выставлять. Так что будешь музом. Эскорт-музом.
Шульдих затих, словно обдумывая перспективы. Наги затаил дыхание: иметь в напарниках телепата-ворону ему совсем не хотелось. Да и скучно дома без Шульдиха. Тихо. Цивильно. Не так, в общем. Даже пульт не в радость. Фарфарелло совсем распоясался. Кроуфорд и тот волновался.
- Ладно, мелкий, спускай меня.
"Поставив" Шульдиха на землю, Наги не удержался и потянулся было его обнять, но одернул сам себя на полудвижении и принялся отряхивать когда-то белоснежный костюм энергичными шлепками. Телепат казался еще более тощим, выглядел крайне помятым и не очень приятно пах. Мысленно поблагодарив Фарфарелло, Наги вытащил из кармана припасенный онигири и протянул Шульдиху. Тот совершенно птичьим движением сцапал рисовый треугольник и, мгновенно развернув обертку, принялся громко чавкать. Безжалостно подавив в себе приступ жалости, Наги вытащил из другого кармана второй онигири.
Любопытство Шульдиха, впрочем, не пострадало.
- Что же этот наркошник-резонатор наваял такого, что Кроуфорд смилостивился?
- Да дрянь всякую. Я только один из этих шедевров видел: просто белая скатерть с тремя каплями терияки. Название зато прикольное: Фарфарелло сочинил.
/???/
- Белая ворона под моим окном принакрылась снегом, точно спелым рисом. Я и не знал, что Фарфарелло и хокку может.
/@#$%/
Ментальный вопль Шульдиха накрыл лес, стая разом сорвалась с Вороньего дерева и заметалась черной рваной тучей.
Наги присел на корточки и обреченно прикрыл глаза: кажется, Шварц ждут нелегкие времена.
-
-
02.11.2012 в 16:22ой, боюсь это опять фарфарелло
-
-
02.11.2012 в 17:03Как Фарфичку везет-то
Ну, можно еще вспомнить - Водить за нос, Принять на грудь, Не буди лихо, пока оно тихо... и тд
-
-
03.11.2012 в 01:23-
-
06.11.2012 в 04:02/винни-пух/, подозреваю у шульдиха русские корни - уж больно шикарно гуляет